детдоме и говорил без акцента… – видя грусть в ее глазах, муж вздыхал:
– Любовь моя, парню девятнадцать лет, он взрослый мужчина. В его возрасте я успел отмотать первый срок. Все будет хорошо, он на отличном счету на Лубянке, и твоя мама так же говорит… – по телефону Анна заметила:
– Паук, то есть мой племянник… – мать помолчала, – понятия не имеет о существовании Генриха. Он не узнает его, даже если они столкнутся… – Марта была уверена, что родственники рано или поздно встретятся:
– Сейчас надо думать не об этом… – раннее заседание шло в ее кабинете, – сейчас надо спасать Джеймса… – она не могла полететь в Москву, ни тайно, ни открыто:
– Меня арестуют на границе, а прыгать с парашютом без должной подготовки операции, это безумие… – по мнению начальника Марты, сэра Ричарда Уайта, спасательная миссия все равно была бесполезна:
– Он прав, – Марта сидела у телефона в боковой комнатке, – в таких случаях счет идет не на дни, а на часы. Но Джеймс может не выдержать и рассказать о Пеньковском, о Журавлеве… – Марта не хотела думать о самом плохом:
– О Генрихе не знает даже посол. Даже третий секретарь понятия ни о чем не имеет, а он работник Набережной, мы ему доверяем. О Генрихе не знает и Густи… – Марта не собиралась ничего менять:
– Так безопасней, – решила она, – но русские могут добиться от Джеймса сведений о его семье… – попросив племянницу подождать, она высунула бронзовую голову из-за двери:
– Сэр Дик, – коротко сказала Марта, – нужна охрана для миссис Веры и детей. Пусть за домом немедленно установят негласное наблюдение… – начальник открыл рот, Марта вздохнула:
– Я сама к ней поеду, когда закончу разговор с Москвой… – ожидая, пока тетя вернется на линию, Густи бездумно рисовала закорючки на листе бумаги. В трубке раздался сухой голос:
– Ладно, держитесь. Сообщайте обо всех изменениях ситуации. Мне надо ехать к миссис Мэдисон… – Густи сначала не поняла, о ком идет речь:
– Моль овдовеет… – Густи не питала иллюзий насчет планов русских, – в сорок лет, с двумя детьми на руках, она точно себе больше никого не подцепит… – едва Густи положила трубку, как затрещал внутренний телефон:
– Леди Августа, вы здесь… – обрадовалась секретарша посла, – консульский отдел сегодня закрыт, все звонки достаются мне. Он говорит по-русски. Перевожу звонок на ваш аппарат… – защелкали кнопки:
– Будьте добры мистера Смита… – вежливо попросил знакомый ей голос, с похожим на говор Густи прибалтийским акцентом:
– Ерунда, это не может быть Теодор-Генрих, что ему делать в Москве…
Отозвавшись: «Здесь таких нет», Густи небрежно кинула трубку на рычаг.
Сухая трава шуршала под ногами. Над блистающим простором Лох-Ломонда медленно парили озерные чайки. Мэдисон достал трофейный, цейсовский бинокль:
– Смотрите, мисс Вера, пароходик отчаливает от пристани. Вы, наверное, никогда на таком не катались…
Ее бледные щеки немного порозовели от еще теплого солнца. Вера помотала светловолосой головой:
– Нет, мистер Джеймс, каталась, девочкой. Родители меня возили в Озерный Край… – Мэдисон отозвался:
– В Англии не считается. Сначала пообедаем, в деревне неплохой паб. Потом я вас приглашу на экскурсию по жемчужине Шотландии, как говорится в туристических брошюрах… – она улыбнулась:
– Большое спасибо. Всего пятнадцать миль от Глазго, а воздух совсем другой… – спустившись на каменистую тропинку, Мэдисон подал ей руку:
– Деревенский. Хорошо, что я вас уговорил сюда съездить. Вы слишком много работаете. В Лондоне нечем дышать, одни газы…
Мэдисон и не подозревал, что встретит сослуживицу в Глазго, на свадьбе старого товарища по оружию. Он, как шафер, стоял у дверей церкви, направляя гостей на стороны жениха или невесты:
– Со стороны невесты, – услышал он знакомый голос, – ой, – она по-девичьи смутилась, – это вы, мистер Джеймс… – мисс Вера носила костюм бежевого твида. К лацкану она приколола цветок чертополоха. Женщина комкала напечатанную на атласной бумаге программку:
– Мне, наверное, не идет, но у невесты такой букет, и я подумала, что… – Мэдисон понял:
– У нее не серые глаза. Странно, я всегда думал, что серые. Они с лиловым отблеском, как чертополох. Она волосы завила, я ее никогда такой не видел… – занимаясь на курсах агентов, мисс Вера коротко стриглась. Сталкиваясь с ней на Набережной, Мэдисон замечал только строгий пучок:
– Правильно подумали, – весело сказал он, – вам очень идет, и это тоже… – он поводил рукой у головы. Мисс Вера помялась:
– Все-таки свадьба. Мы с невестой учились в одном классе, в школе для девочек в Южном Хэмпстеде… – Мэдисон проводил ее до дубовой скамьи:
– Очень хорошо, что вы приехали. Первый танец мой, не забудьте… – мисс Вера бросила взгляд на его килт:
– Я не умею, – она вздохнула, – не умею танцевать, как у вас принято. Я давно не танцевала… – женщина помолчала, – с военных времен… – Мэдисон ответил:
– Я уверен, что вы не забыли шаги вальса… – она действительно не забыла:
– Пришел волынщик, я ее учил нашим танцам… – ветер играл ее распущенными волосами, – она даже выпила немного виски… – на поездку к Лох-Ломонду Мэдисон уговорил ее за гостиничным завтраком:
– Никаких вечерних поездов в Лондон, – сказал он, – нельзя в первый раз приехать в Шотландию и просидеть все время в Глазго. Я возьму напрокат машину, посмотрите на наши озера… – на заднем сиденье остина стоял ее саквояж:
– В пабе сдают комнаты туристам, – вспомнил Мэдисон, – оставь, ерунда. Она достойная женщина. И вообще, посмотри на себя. Ей сорока не исполнилось, а тебе пятьдесят, зачем ты ей нужен… – спустившись к пристани, они обнаружили на двери паба рукописное объявление:
– Сегодня танцы с живой музыкой, соревнования по дартс и лотерея… – мисс Вера хмыкнула:
– Интересно, что за призы… – Мэдисон подмигнул ей:
– Билетики по десять пенсов. Я куплю десять штук, чтобы наверняка… – Вера выиграла тартановый шарф:
– На свадьбе я видела, что у вас так носят… – она приколола шарф к будничному, серому платью, – это цвета какого клана… – Мэдисон ловко открыл доставшуюся им на второй выигрышный билетик бутылку шампанского:
– Дугласов, здешнего клана, равнинного. Я из Маккензи, – он махнул на север, – нас раньше называли дикими горцами. Мой тартан похож на этот, только с зеленой полосой… – мисс Вера заметила:
– Но сюда вы килт не надели, мистер Джеймс… – он щелкнул зажигалкой:
– Не надел, не значит не взял, мисс Вера. Завтра мы побродим по здешним холмам, килт для таких прогулок удобнее всего… – он ощущал лучи солнца на лице, в голове зазвучала волынка:
– В пабе играли нашу музыку. Она не знала слова, но быстро подхватила. У нее хороший слух, она поет Чарли эту песню, как колыбельную. Чарли мы привезли оттуда, с Лох-Ломонда… – Вера сначала не хотела свадьбы:
– Это вас ни к чему не обязывает, мистер Джеймс, – вспомнил он неожиданно твердый голос, – я взрослая женщина, я знала, что может случиться в таких… – она неизвестно зачем пошарила среди папок на рабочем столе, – в таких обстоятельствах. Но я считаю недостойным скрывать этот факт от вас. Такое поведение не красит леди…
Она попыталась подняться. Мэдисон усадил ее на скрипучий канцелярский стул:
– Не факт, – сварливо сказал он, – а наш ребенок, мальчик или девочка. Хватит болтать ерунду, я сейчас напишу объявление в газеты… – Вера зарделась:
– Люди посчитают и поймут… – она все-таки встала. Немедленно заняв стул, Мэдисон усадил ее к себе на колени:
– Пиши ты, тебе удобней… – он кивнул на машинку, – а насчет людей, меня не интересует, кто что себе посчитает… – затрещали клавиши, он поморщился:
– Как там в песне? Я и моя любовь встретимся снова, на прекрасных берегах Лох-Ломонда. Вряд ли теперь получится. Как жалко Веру и малышей… – он не хотел открывать глаза, не хотел видеть лицо Кепки, Наума Эйтингона:
– Русские его не расстреляли. После ареста Берия его сунули в тюрьму, а теперь используют для грязных дел вроде моего похищения… – солнце, светившее в лицо, было мощной лампой:
– Меня пока не били, не пытали. Пытки начнутся позже, если не сработает дрянь, которую они мне ввели.